Татьяна Устинова - Шекспир мне друг, но истина дороже
– Стой, – морщась, перебил Озеров. – Не тараторь. Ты чего, влюбился, что ли?
Молодой сценарист кивнул как ни в чем не бывало.
– А что? Незаметно?
Озеров пожал плечами.
– Это все потому, что вы ненаблюдательны, Максим Викторович, – сообщил Федя Величковский. – Вот мамаша сразу все заметила. У нее потому что не взгляд, а рентгеновский аппарат. Нет, нет, аппарат УЗИ. Знаете, есть автомат УЗИ, а есть аппарат УЗИ, и назначение у них совершенно разное…
– Федя, – велел Озеров. – Заткнись.
– Сами спрашиваете, а потом – заткнись!
Они сели в озеровскую машину – Федя за руль – и покатили по вечернему городу.
– Зачем он решил вас убить? Вы… сказали или сделали что-то такое, что его напугало?
– Я не знаю.
– Что вы могли сказать или сделать?
– Не знаю.
– Или это… спонтанное решение? Такое ведь тоже возможно! Он увидел вас и решил столкнуть… в пучину! Нет, в бездну.
– Где увидел? И почему решил?! И кто – он?!
Некоторое время они молчали. Федя сосредоточенно смотрел на дорогу. Машину трясло на ухабах, и боль от зубов отдавалась Максиму в затылок и почему-то в локоть.
– А деньги? – спросил наконец Федя. – Деньги из директорского сейфа Рамзес похитил?
– Как ты сообразил?
– Да я еще когда-а-а сообразил! Больше-то некому, Максим Викторович. Инсталляцию под названием «Ключи в чашке» только он мог соорудить. Он накануне был у Ляли. Он столкнулся с ней у лестницы. Да и вообще!..
– Вот именно – вообще!.. Воротник, который, помнишь, пропал у костюмеров, ему подарила Дорожкина в знак пылкой, но тайной любви. В этот воротник он завернул деньги, когда вынул их из сейфа, и в этом воротнике их нашла Софочка.
– Подождите, какая такая любовь?! У них не любовь, а война, и они все время…
– Тем не менее, – перебил Озеров, которому противно было говорить о Романе Земскове и его любовях, и зубы очень болели, – у них такая любовь, Федя. Они всем заморочили голову ссорами и почти что драками, а на самом деле у них…
– Романтические отношения, – подсказал Федя. – И вы сегодня вывели его на чистую воду?
– Прилюдно. Ляля с соседом сидели в первом ряду.
– Значит, он мог вам отомстить?
– Кто-о?! Земсков?! Федька, ты ничего не понимаешь в людях!
– Вы тоже, как я погляжу, не очень.
– Этот Земсков, во‑первых, трус, а во‑вторых, болван. В прямом смысле слова!
– Я знаю, знаю, у него такая физиология мозга, – опять подсказал Федя быстро. – Он очень глупый человек.
– После того как Егор его за ухо оттаскал, он уселся перед театром на лавочку и плакал. То и дело вбегали актрисули и сотрудницы с воплями о покушении и избиении! Не мог он с лавочки вернуться в театр и попытаться скинуть меня с моста! Да еще в маске!
– Маска, – повторил Федя. – Действительно. К Ляле ведь тоже приходил… Вельзевул с лошадиной головой и с волосатыми лапами! Значит, маска та же самая.
– И что? Дальше что?
– Дальше все, Максим Викторович. Мы приехали, вылезайте.
Они вошли в гостиничный холл – Федя шел так, чтобы загораживать Максима.
Кажется, он уже когда-то шел, загораживая его собой. После пожара.
– Зубы-то целы? – спросил он уже в лифте. Озеров посмотрел в зеркало. На скуле синяк уже налился чернотой. Губы разбиты довольно сильно, и с одной стороны как будто разорваны немного. Должно быть, от зубьев рифленой подошвы.
– До свадьбы заживет, – выдал Озеров фразу, которую полагается говорить в таких случаях.
– До моей? – осведомился молодой сценарист. – Или до вашей серебряной?..
В номере Озерова было очень холодно – он забыл притворить окно, и сквозняк трепал легкую штору. Федя прикрыл створку, зажег везде свет и включил чайник. Потом достал что-то из рюкзака.
– Таблетки пить не буду, – напрягся Максим. – Хватит.
– О’кей, шеф, – легко согласился Федя. – А чай будете? Мамаша прислала превосходный английский чай. – И он потряс перед носом у Озерова жестяной банкой. – Она считает, что нет ничего лучше чашечки крепкого горячего чая, особенно если…
Жестяная банка вдруг напомнила Озерову важное. Он вроде помнил про это важное, а потом забыл начисто!..
– Слушай, Федя, – сказал он и взял у него из руки банку. – Помнишь желтый баллончик в Лялином доме? Егор сказал, что это его баллончик? Он чего-то там красил, а потом растворителем чистил! Помнишь?
– А должен помнить?
– Это не его баллончик, – продолжал Максим. – Он сначала решил, что его, а потом оказалось, что не его.
Федя подумал немного.
– И что? Допустим, его поджигатель оставил, ну и что? Отпечатки пальцев, что ли?.. Так это не проканает, Максим Викторович. Хотя… – он вдруг с размаху плюхнулся в кресло и стал с остервенением чесать голову, – хотя было что-то… я видел… или мне показалось, что ли… или не видел, а только подумал…
Озеров покосился на него. Пусть думает, вспоминает. Может, чего и надумает. Он сообразительный и быстрый, как белка. Не ошиблись они в мальчишке. Хороший мальчишка. Немного балабол и фанфарон, ну и что такого?.. Главное, Василису в Москву отвез, бабушку к отцу пристроил, и вообще, кажется, человек порядочный… Порядочный – какое старое, почти забытое слово!.. Кому теперь есть дело, порядочный человек или нет, главное – успешный. Если успешный, но непорядочный – значит, настоящий, правильный человек. Если порядочный, но не успешный – значит, неудачник, лишний, списать его со счетов, нет его и не было никогда.
– Что-то вы совсем… того, – где-то вдалеке выговорил фанфарон и балабол, – спите. Давайте-ка вот так, ложитесь, во‑от, правильно, очень хорошо, утро вечера мудренее…
Федя стащил с начальника башмаки, аккуратно поместил его ноги на диван, накрыл пледом и вышел, тихонько притворив за собой дверь.
Ему требовалось подумать.
Ему нужно подумать и позвонить Василисе. Он сегодня звонил ей раз пять или семь – всего-то!.. Он представил себе Василису в собственной пустой квартире, посмотрел на часы, чтобы удостовериться, пустая она или уже нет – родители возвращаются поздно, а у брата сегодня тренировка. На часы посмотрел и моментально забыл и о времени, и о Василисе, и о родителях с братом.
Желтый баллон с чем-то горючим, лошадиная голова, коньяк, который пил Верховенцев перед смертью, какое-то глупое отравление Валерии Дорожкиной, проделки Рамзеса, пожар в Лялином доме и предсмертная записка, драка Озерова на чугунном мосту над сценой… Должно быть что-то, объединяющее разрозненные части головоломки. Или кто-то объединяющий!.. Кто-то, кто, не жалея сил, стремится убивать и разрушать. Зачем?.. Во имя чего?..
«Кому дана такая сила, тот небывалый человек», вспомнилось ему.
Что за небывалый человек обитает в театре?..
Федя подумал, что знает этого человека, много раз проходил мимо, но почему-то не обращал на него внимания. Как можно не обратить внимания на такую ненависть и силу?.. Или он, Федя, что-то все время пропускает? Или не обращает внимания?
Он вошел в свой номер, как был одетый, лег на кровать, смяв шелковое покрывало, положил на живот телефон, закинул руки за голову и стал думать.
Утром Озеров проснулся от того, что к нему в номер ломился орангутанг. Орангутанг тряс дверь, крутил ручку и прыгал там, за дверью, так, что сотрясался пол.
Максим представил его себе – волосатое чудовище с желтыми клыками и квадратной мордой. Некоторое время Озеров продолжал лежать, хотя понимал, что орангутанг так просто не отстанет, его нужно прогнать. Он встал и, волоча за собой плед, распахнул дверь, приготовившись дать распоясавшейся обезьяне отпор.
– Доброе утро, Максим Викторович! – вскричал орангутанг, тараща шоколадные глаза. – У вас знатный фингал! У меня такой был в третьем классе, когда мы подрались с Димоном. Мы с ним только один раз подрались, с тех пор не дрались ни разу. А тогда наших мамаш даже в школу вызывали, – похвастался он, плюхнулся в кресло, по-обезьяньи длинной рукой дотянулся до шкафа, распахнул его и выудил пакетик и банку.
– Арахис соленый к пиву, – прочитал он. – Как вы думаете, можно употреблять его без пива, если прямо указано, что он к пиву?
– Федя, – сказал Озеров мученическим тоном. – Что тебе от меня надо, а?..
– Может, я хочу съесть именно ваш арахис и выпить именно ваше пиво? Прямо с утра?
– Ты ведешь себя со старшими как орангутанг.
– Между прочим, «орангутанг» переводится с индонезийского как «лесной человек». Orang – человек, а hutan – лес. Я почти говорю по-индонезийски. Его учит моя сестра.
– У тебя же брат! Какая сестра?
– Двоюродная, – с готовностью сообщил Федя Величковский. – Звать Сашкой, в университете учится. Очень красивая, хотя вредная немного. То есть полезная, но вредная.
Озеров улыбнулся.
– Мою жену тоже зовут Сашей.
